Неточные совпадения
Правдин.…требовать от правительства, чтоб сделанная ей
обида наказана
была всею строгостью законов. Сейчас представлю ее перед суд как нарушительницу гражданского спокойства.
— Вы отгадали, — отвечал он, — я даже обязан
быть его секундантом, потому что
обида, нанесенная ему, относится и ко мне: я
был с ним вчера ночью, — прибавил он, выпрямляя свой сутуловатый стан.
— Другие тоже не
будут в
обиде, я сам служил, дело знаю…
— Вы
были замешаны в историю, по случаю нанесения помещику Максимову личной
обиды розгами в пьяном виде.
Несколько раз, с различными интонациями и с выражением величайшего удовольствия, прочел он это изречение, выражавшее его задушевную мысль; потом задал нам урок из истории и сел у окна. Лицо его не
было угрюмо, как прежде; оно выражало довольство человека, достойно отмстившего за нанесенную ему
обиду.
У всех домашних она просила прощенья за
обиды, которые могла причинить им, и просила духовника своего, отца Василья, передать всем нам, что не знает, как благодарить нас за наши милости, и просит нас простить ее, если по глупости своей огорчила кого-нибудь, «но воровкой никогда не
была и могу сказать, что барской ниткой не поживилась». Это
было одно качество, которое она ценила в себе.
Ей
было только четырнадцать лет, но это
было уже разбитое сердце, и оно погубило себя, оскорбленное
обидой, ужаснувшею и удивившею это молодое детское сознание, залившею незаслуженным стыдом ее ангельски чистую душу и вырвавшею последний крик отчаяния, не услышанный, а нагло поруганный в темную ночь, во мраке, в холоде, в сырую оттепель, когда выл ветер…
Не спорю, может
быть, он способствовал ускоренному ходу вещей, так сказать, нравственным влиянием
обиды; но что касается поведения и вообще нравственной характеристики лица, то я с вами согласен.
Так души низкие,
будь знатен, силен ты,
Не смеют на тебя поднять они и взгляды;
Но упади лишь с высоты:
От первых жди от них
обиды и досады.
Лариса. Что значит «так»? То
есть не подумавши; вы не понимаете, что в ваших словах
обида, так, что ли?
— Избили они его, — сказала она, погладив щеки ладонями, и, глядя на ладони, судорожно усмехалась. — Под утро он говорит мне: «Прости, сволочи они, а не простишь — на той же березе повешусь». — «Нет, говорю, дерево это не погань, не смей, Иуда, я на этом дереве муки приняла. И никому, ни тебе, ни всем людям, ни богу никогда
обиды моей не прощу». Ох, не прощу, нет уж! Семнадцать месяцев держал он меня, все уговаривал,
пить начал, потом — застудился зимою…
И, как всякий человек в темноте, Самгин с неприятной остротою ощущал свою реальность. Люди шли очень быстро, небольшими группами, и, должно
быть, одни из них знали, куда они идут, другие шли, как заплутавшиеся, — уже раза два Самгин заметил, что, свернув за угол в переулок, они тотчас возвращались назад. Он тоже невольно следовал их примеру. Его обогнала небольшая группа, человек пять; один из них курил, папироса вспыхивала часто, как бы в такт шагам; женский голос спросил тоном
обиды...
И уже
был день, когда ее понукающее приглашение: «Ну, в постельку» — вдруг вызвало у него темное раздражение, какую-то непонятную
обиду.
Люди смеялись, покрикивали, может
быть, это не относилось к нему, но увеличивало тошнотворное ощущение отравы
обидой.
— Цапля, вино какое-нибудь —
есть? Давай, давай!
Был вчера на именинах у одного жулика,
пили до шести часов утра. Сорок рублей в карты проиграл —
обида!
О женщинах невозможно
было думать, не вспоминая Лидию, а воспоминание о ней всегда будило ноющую грусть, уколы
обиды.
В одном письме мать доказывала необходимость съездить в Финляндию. Климу показалось, что письмо написано в тоне
обиды на отца за то, что он болен, и, в то же время, с полным убеждением, что отец должен
был заболеть опасно. В конце письма одна фраза заставила Клима усмехнуться...
Особенно
был раздражен бритоголовый человек, он расползался по столу, опираясь на него локтем, протянув правую руку к лицу Кутузова. Синий шар головы его теперь пришелся как раз под опаловым шаром лампы, смешно и жутко повторяя его. Слов его Самгин не слышал, а в голосе чувствовал личную и горькую
обиду. Но
был ясно слышен сухой голос Прейса...
По воскресеньям, вечерами, у дяди Хрисанфа собирались его приятели, люди солидного возраста и одинакового настроения; все они
были обижены, и каждый из них приносил слухи и факты, еще более углублявшие их
обиды; все они любили
выпить и
поесть, а дядя Хрисанф обладал огромной кухаркой Анфимовной, которая пекла изумительные кулебяки. Среди этих людей
было два актера, убежденных, что они сыграли все роли свои так, как никто никогда не играл и уже никто не сыграет.
Для Самгина это
была встреча не из тех, которые радуют, да и вообще он не знал таких встреч, которые радовали бы. Однако в этот час он определенно почувствовал, что, когда встречи с людями будили в нем что-то похожее на зависть, на
обиду пред легкостью, с которой люди изменяли свои позиции, свои системы фраз, — это
было его ошибкой.
Решил пойти к брату и убедить его, что рассказ о Марине
был вызван естественным чувством
обиды за человека, которого обманывают. Но, пока он мылся, одевался, оказалось, что брат и Кутузов уехали в Кронштадт.
«Негодяи», — ругал Самгин обывателей, смутно чувствуя, что в его
обиде на них
есть какое-то противоречие. Он вообще чувствовал себя запутанным, разбитым, бессильным.
— Да, — невольно сказал Самгин, видя, что темные глуповатые глаза взмокли и как будто тают. К его
обиде на этого человека присоединилось удивление пред исповедью Митрофанова. Но все-таки эта исповедь немножко трогала своей несомненной искренностью, и все-таки
было лестно слышать сердечные изъявления Митрофанова; он стал менее симпатичен, но еще более интересен.
Был момент нервной судороги в горле, и взрослый, почти сорокалетний человек едва подавил малодушное желание заплакать от
обиды.
Он
был крайне смущен внезапно вспыхнувшей
обидой на отца, брата и чувствовал, что
обида распространяется и на Айно. Он пытался посмотреть на себя, обидевшегося, как на человека незнакомого и стесняющего, пытался отнестись к
обиде иронически.
— Кочура этот — еврей? Точно знаете — не еврей? Фамилия смущает. Рабочий? Н-да. Однако непонятно мне: как это рабочий своим умом на самосуд — за
обиду мужикам пошел? Наущение со стороны в этом
есть как будто бы? Вообще пистолетные эти дела как-то не объясняют себя.
Глаза Клима, жадно поглотив царя, все еще видели его голубовато-серую фигуру и на красивеньком лице — виноватую улыбку. Самгин чувствовал, что эта улыбка лишила его надежды и опечалила до слез. Слезы явились у него раньше, но это
были слезы радости, которая охватила и подняла над землею всех людей. А теперь вслед царю и затихавшему вдали крику Клим плакал слезами печали и
обиды.
«Наверное, так», — подумал он, не испытывая ни ревности, ни
обиды, — подумал только для того, чтоб оттолкнуть от себя эти мысли. Думать нужно
было о словах Варвары, сказавшей, что он себя насилует и идет на убыль.
— Томилин инстинктом своим в бога уперся, ну — он трус, рыжий боров. А я как-то задумался: по каким мотивам действую? Оказалось — по мотивам личной
обиды на судьбу да — по молодечеству.
Есть такая теорийка: театр для себя, вот я, должно
быть, и разыгрывал сам себя пред собою. Скучно. И — безответственно.
Климу показалось, что мать ухаживает за Варавкой с демонстративной покорностью, с
обидой, которую она не может или не хочет скрыть. Пошумев полчаса,
выпив три стакана чая, Варавка исчез, как исчезает со сцены театра, оживив пьесу, эпизодическое лицо.
Он вникал в глубину этого сравнения и разбирал, что такое другие и что он сам, в какой степени возможна и справедлива эта параллель и как тяжела
обида, нанесенная ему Захаром; наконец, сознательно ли оскорбил его Захар, то
есть убежден ли он
был, что Илья Ильич все равно, что «другой», или так это сорвалось у него с языка, без участия головы.
Слово
было жестоко; оно глубоко уязвило Обломова: внутри оно будто обожгло его, снаружи повеяло на него холодом. Он в ответ улыбнулся как-то жалко, болезненно-стыдливо, как нищий, которого упрекнули его наготой. Он сидел с этой улыбкой бессилия, ослабевший от волнения и
обиды; потухший взгляд его ясно говорил: «Да, я скуден, жалок, нищ… бейте, бейте меня!..»
— Вы боитесь, — возразила она колко, — упасть «на дно бездны»; вас пугает будущая
обида, что я разлюблю вас!.. «Мне
будет худо», пишете вы…
— Уезжайте! — сказала она с достоинством подавленной
обиды и вместе глубокой печали, которой не в силах
была скрыть.
Бабушка могла предостеречь Веру от какой-нибудь практической крупной ошибки, защитить ее от болезни, от грубой
обиды, вырвать, с опасностью собственной жизни, из огня: но что она сделает в такой неосязаемой беде, как страсть, если она
есть у Веры?
— Нет, не нахожу смешным, — повторил он ужасно серьезно, — не можете же вы не ощущать в себе крови своего отца?.. Правда, вы еще молоды, потому что… не знаю… кажется, не достигшему совершенных лет нельзя драться, а от него еще нельзя принять вызов… по правилам… Но, если хотите, тут одно только может
быть серьезное возражение: если вы делаете вызов без ведома обиженного, за
обиду которого вы вызываете, то тем самым выражаете как бы некоторое собственное неуважение ваше к нему, не правда ли?
И что же: эта бледность, может
быть,
была выражением самого искреннего и чистого чувства и самой глубокой горести, а не злости и не
обиды.
А в-третьих, и главное, если даже Версилов
был и прав, по каким-нибудь там своим убеждениям, не вызвав князя и решившись снести пощечину, то по крайней мере он увидит, что
есть существо, до того сильно способное чувствовать его
обиду, что принимает ее как за свою, и готовое положить за интересы его даже жизнь свою… несмотря на то что с ним расстается навеки…
С пятнадцати лет он стал на работу и начал курить и
пить, чтобы заглушить смутное сознание
обиды.
Нехлюдов чувствовал, что в этом отказе ее
была ненависть к нему, непрощенная
обида, но
было что-то и другое — хорошее и важное. Это в совершенно спокойном состоянии подтверждение своего прежнего отказа сразу уничтожило в душе Нехлюдова все его сомнения и вернуло его к прежнему серьезному, торжественному и умиленному состоянию.
Но Хиония Алексеевна
была уже за порогом, предоставив Привалову бесноваться одному. Она
была довольна, что наконец проучила этого миллионера, из-за которого она перенесла на своей собственной спине столько человеческой несправедливости. Чем она не пожертвовала для него — и вот вам благодарность за все труды, хлопоты, неприятности и даже
обиды. Если бы не этот Привалов, разве Агриппина Филипьевна рассорилась бы с ней?.. Нет, решительно нигде на свете нет ни совести, ни справедливости, ни признательности!
У нее для всех обиженных судьбой и людьми всегда
было в запасе ласковое, теплое слово, она умела и утешить, и погоревать вместе, а при случае и поплакать; но Верочка умела и не любить, — ее трудно
было вывести из себя, но раз это произошло, она не забывала
обиды и не умела прощать.
— Опять… — произносила Хиония Алексеевна таким тоном, как будто каждый шаг Привалова по направлению к бахаревскому дому
был для нее кровной
обидой. — И чего он туда повадился? Ведь в этой Nadine, право, даже интересного ничего нет… никакой женственности. Удивляюсь, где только у этих мужчин глаза… Какой-нибудь синий чулок и… тьфу!..
У меня
есть только один преданный человек, который слишком глубоко любит меня и которому я плачу за его чувства ко мне тысячью мелких
обид, невниманием, собственной глупостью.
Главное, ему как будто приятно
было и даже льстило разыгрывать пред всеми свою смешную роль обиженного супруга и с прикрасами даже расписывать подробности о своей
обиде.
Митю, конечно, опять образумили за неистовство выражений, но господин Ракитин
был докончен. Не повезло и свидетельству штабс-капитана Снегирева, но уже совсем от другой причины. Он предстал весь изорванный, в грязной одежде, в грязных сапогах, и, несмотря на все предосторожности и предварительную «экспертизу», вдруг оказался совсем пьяненьким. На вопросы об
обиде, нанесенной ему Митей, вдруг отказался отвечать.
— Брат, а ты, кажется, и не обратил внимания, как ты обидел Катерину Ивановну тем, что рассказал Грушеньке о том дне, а та сейчас ей бросила в глаза, что вы сами «к кавалерам красу тайком продавать ходили!» Брат, что же больше этой
обиды? — Алешу всего более мучила мысль, что брат точно рад унижению Катерины Ивановны, хотя, конечно, того
быть не могло.
Помните, там
есть помещик Максимов, которого высек Ноздрев и
был предан суду: «за нанесение помещику Максимову личной
обиды розгами в пьяном виде» — ну помните?
Она еще
была в живых и все время, все восемь лет, не могла забыть
обиды, ей нанесенной.